Чтобы понять это, рассмотрим ряд вещей, которые стали нам известны благодаря не слишком хорошо контролируемым экспериментам (или, по правде говоря, вообще без экспериментов). Ребенок, подрастая, узнает, что насупленные брови означают недовольство, а улыбка — одобрение, что шлепок вызывает боль, а массаж успокаивает (особенно —массаж шеи), что когда люди плачут, они печальны, а когда смеются —счастливы. Допустим, что отец девочки останавливает ее всякий раз, когда она собирается сделать некий вывод, спрашивая, уверена ли она в том, что этот вывод делается на основании надлежащей случайной выборки, или же он основан только на наблюдениях за событиями обыденной жизни.

Допустим, что отец требует, чтобы ребенок исключил любое знание, которое не получено в результате надлежащим образом рандомизированных экспериментов. Безусловно, такой ребенок станет плохо информированным взрослым. Суть в том, что то знание, которым обладаем мы, человеческие существа, получено главным образом из неправильно проведенных экспериментов и нерепрезентативной выборки. Знание, которое мы получили благодаря научным исследованиям (вещи, вроде «восемьдесят миллиграммов аспирина в день могут снизить риск сердечного приступа вдвое» или «овсянка снижает уровень холестерина»), составляет мизерную часть того, что мы знаем. Если вам срочно нужны деньги, а в выдаче банковского кредита отказывают, поможет займ под залог автомобиля. Специалисты проведут оценку авто и выдадут соответствующую сумму.

Это настоящая головоломка: как мы можем знать так много, если учесть, что для сбора информации мы в течение всей своей жизни используем крайне пристрастный метод? Есть три возможных ответа. Во-первых, можно попытаться показать, что даже если каждый индивид использует нерепрезентативную выборку, тем не менее необъективность сводится на нет благодаря объединению индивидуальной информации, которое осуществляется у нас, людей, с помощью разговора и других форм коммуникации. Это было бы интересной исследовательской задачей в рамках теории вероятности и информации.

Если это теоретическое упражнение не даст результатов (а до тех пор пока такие результаты не будут подтверждены, представляется разумным исходить из того, что их не существует), то остаются еще две возможные позиции, которые мы можем занять. Одна заключается в том, что мы, человеческие существа, на самом деле знаем очень мало. Большая часть нашего знания — химера, только видимость знания. Так считают многие религиозные традиционалисты, а также некоторые нерелигиозные философы. Эта точка зрения была сформулирована еще в Древней Греции, а наиболее известным ее представителем являлся философ Пиррон (IV век до н.э.). Он не записывал свое учение, поскольку сомневался в его ценности (хотя, конечно, он мог в равной мере скептически отнестись к ценности отказа от письма и написать в итоге большое число работ, подобно другому скептику, Бертрану Расселу). Рассказывают, что он отправился с армией Александра в Индию и вернулся оттуда униженным, поскольку в Индии он встретил садху, который не только не писал, но даже и не говорил.